Рассказывать
о путешествии, в моём понимании возможно только тогда, когда эмоции спали, фотографии
приелись, и вообще уже живёшь совершенно другими вещами, гораздо более важными
и чудесными. Только в таком случае возможно относиться ко всему с тобой в
путешествии произошедшему слегка снисходительно: «Баловство, и не более».
Чувство
собственной значимости, жизненно необходимое для записи текста стихотворения
или при выступлении на публике, в условиях рефлексии приобретает комический оттенок.
Помимо того, при временном отшагивании видны связи между выступлениями, между
городами, некие обобщённые процессы. Потому что путешествие – процесс алхимический,
и не всегда из него возвращаешься золотом: можно и в пепел превратиться.
Мечта о
совместном пробеге с Вадимом Балабаном у меня появилась ещё во время первого
путешествия на издательском автомобиле Марины Волковой – инициатора и
воплотителя огромного количества культурных акций теперь уже по всей России (и в некоторых
прилегающих государствах). Но необходима была какая-то мистическая осмысленность.
И тогда мы с Мариной придумали, помимо книги Марины Лихомановой и журнала Руслана Комадея "Здесь" из типографии
Челябинска, захватить в Южноуральске Вадима с контрабандным солнцем,
пронесённым через казахскую границу, и привезти и книгу, и журнал, и солнце в Екатеринбург. А то чего-то
пасмурно слишком над столицей Урала.
Но сначала меня ожидал «День Ивкина в Челябинске».
Но сначала меня ожидал «День Ивкина в Челябинске».
Мне повезло
с зачином. 27 февраля 2015 года в 9 утра администрация посёлка Шершни (район
Челябинска) по инициативе поселковой библиотеки (очень уютная металлическая
голубятня, тесная, а оттого ещё более волшебная) предоставила площадку, куда
пришли подростки и дамы пост-бальзаковского возраста. Таким образом,
у меня возникли сразу две противоположные по настроению аудитории в одном зале.
Я кратко рассказал об Уральской Поэтической Школе и роли Виталия Олеговича
Кальпиди в формировании мифа этой школы, а потом отметил, что раз самое главное
в поэзии – это индивидуальность поэта, то я решил в свой тур внести элемент
индивидуальности публики, обязавшись не повторять одни и те же стихи на разных
площадках. Каждое выступление должно было содержать свой собственный мини-спектакль,
заранее приготовленный по чистой интуиции в медитации на образ места
выступления. Темой первого спектакля стала тема Блудного Сына, тема путешествия и взросления, которую одна половина зала воспринимала как обещание,
а вторая – как ностальгию. И в процессе смены акцентирования на
предчувствии или на воспоминании, появился эффект перетягивания каната, уже
моего внимания, теми или же иными слушателями. Поскольку я сразу предполагал, что
вопросов из зала вслух не будет, то приготовил пёстрые речевые связки между текстами.
Максимально честные, на грани, но не за
гранью позволительного. Глаза подростков, которые не ожидали услышать от
взрослого и чужого человека подобные речи, оправдали всё. Я словно выдал им
какой-то тайный карт-бланш, о возможности которого они знали, но не
решались его принять.
Удивление
вызвал мой рассказ о верлибре: о том, что верлибр гораздо сложнее регулярного
стиха, и прийти к маленькому верлибру много труднее, чем к венку сонетов или
развёрнутой поэме. Из своих верлибров прочёл только один:
***
перед
пробуждением
говорила
мама
душа
возвращается в тело стаей птиц
некоторые
запаздывают
потому
всегда держи рот
открытым
Помимо себя
на каждое выступление я приготовил подборку какого-нибудь любимого автора из УПШ.
Поскольку в моём блоке было посвящение Владиславу Дрожащих, то и выступление я
закрыл тремя его стихами. Одно из них:
Нежноглаголанье
(1997)
Гнёт
первопечальный.
Моё время -
тленье.
Мой
свидетель тайный
ангел
изумленья.
Колокол.
Страданья.
Осторожность
гула.
Твоё имя -
тайна
звона,
вельзевула.
Красотой
наполнен
звон
необычайный.
Моё время -
полдень.
твоё время -
тайна.
Завещаю тень
я,
нежноглаголанье
ангелам
паденья,
ангелам
летанья.
Ангел
непорочный,
прерывая
пенье,
закрывает
очи
над водой
забвенья.
Всех в туман
уносит
вихрь,
черноглаголен,
поднимая
осень
в небо
колоколен,
солнца,
колыханья
колокола,
склона;
вместо
осязанья
изумленье
звона.
Друг мой
стародавний,
в белый день
прощанья
пожалей о
дальнем
тишиной
страданья.
(с) В.Д.
Когда пришло
время общей фотографии, ко мне подошла девушка и попросила меня обнять. Она
настолько сильно впилась пальцами в мою спину, что, как выяснилось вечером,
синяки остались. А её сердце (сквозь два свитера, её и мой) ощутимо простучало
мне по рёбрам много разных слов и понятий.
После
выступления меня и Марину Волкову усадили кормить домашними пирожками,
испечёнными на крестьянской печке. После выступлений я есть не могу, только
пить. Попросил завернуть с собой. Но вечером пирожки мне тоже не достались,
после Марининой рекламы их в момент расхватали гости, пришедшие на Литературный
салон. Основной вопрос от библиотекарей и администрации: «Как после таких
огненных выходов на публику восстанавливаться?» Ну, явно же не едой. Промычал нечто
невразумительное, что, мол, человеческая благодарность, вот эти детские глаза
восхищённые – лучшая подпитка. А в машине мне Марина говорит: «Ну, зачем ты
врёшь? Ты восстанавливаешься, слушая хулиганские песни, типа Василия Уриевского, и матерно комментируя всё происходившее». Я и отвечаю Марине: «Источники нашего
счастья всегда должны быть скрыты завесой тайны, иначе они не смогут долго предоставлять
нам пространство довольства и покоя».
Комментариев нет:
Отправить комментарий